– Скорее всего, ты права, но все-таки так нельзя.

– Может быть… Так вот, незадолго до гибели Стадлера Ринальди звонил к нам в дежурную часть, чтобы узнать, есть ли у них что-нибудь на него.

– Ну и что ему сказали?

– Много лет назад Стадлер был задержан в связи с гибелью семьи, проживавшей с ним по соседству, но в конечном итоге никаких обвинений против него выдвинуто не было.

– А почему Ринальди заинтересовался Эндрю Стадлером?

– Ринальди объяснил мне, что выделил его в списке уволенных сотрудников «Стрэттона», – всего пять тысяч человек! – где искал тех, кто может быть склонен к насилию.

– И что, Стадлер был к нему склонен?

– Ринальди дал уклончивый ответ на этот вопрос. Потом я разговаривала с начальником цеха, где раньше работал Стадлер, который сказал, что тот был тише воды, ниже травы. Однако, когда речь зашла о возможном сокращении, Стадлер так разозлился, что тут же уволился по собственному желанию и поэтому потерял крупное выходное пособие. Кроме того, Ринальди узнал, что Стадлер страдал психическими расстройствами.

– Значит, Ринальди подумал, что это Стадлер лазал в дом к Коноверу?

– Ринальди это отрицает, но мне кажется, что именно так он и подумал.

– Выходит, по-твоему, Коновер или Ринальди как-то причастны к убийству Стадлера?

– Я не знаю, но этот Ринальди какой-то странный.

– Я с ним знаком.

– Мне он намекнул, что вы с ним вообще чуть ли не друзья.

– Друзья? – усмехнулся Нойс.

– Когда Ринальди служил в полиции в Гранд-Рапидсе, его там не очень любили. Ему пришлось уйти оттуда, потому что подозревали, что он присваивает найденное на месте преступления.

– Откуда ты знаешь? – внезапно оживился Нойс.

– Я позвонила в Гранд-Рапидс и нашла тех, кто был готов о нем говорить.

– Вот это ты зря сделала, – нахмурился Нойс.

– Почему?

– Ты не представляешь, с какой скоростью распространяются сплетни. Не удивлюсь, если Ринальди очень скоро узнает о том, что ты наводила о нем справки, а это совсем ни к чему. Он насторожится, и его трудней будет уличить во лжи.

– Ладно…

– Значит, ты подозреваешь Ринальди в убийстве Стадлера?

– Я этого не говорила. Просто Ринальди бывший полицейский, и у него могут быть самые разные знакомые.

– Которых можно попросить прикончить свихнувшегося маньяка? – вопросительно подняв бровь, Нойс водрузил очки обратно на переносицу.

– Думаете, это невероятно?

– Думаю, не очень вероятно.

– А по-вашему, вероятнее, что из-за наркотиков убили человека, никогда не имевшего к ним никакого отношения? У Стадлера не было наркотиков в крови. В кармане у него лежал пакетик с фальшивыми наркотиками. По-моему, нас просто хотят убедить, что все было так, как кажется на первый взгляд.

– Возможно, ты права.

– Потом, на мешке, в который был положен труп, не найдено отпечатков пальцев. Вместо них там следы талька от резиновых перчаток, в которых обращались с трупом. Все это очень странно. Мне бы хотелось знать, кому Ринальди звонил в последнее время по телефону.

– Ты представляешь, какой шум поднимется, если мы потребуем у корпорации «Стрэттон» отчета о том, куда звонит начальник ее собственной службы безопасности?

– А как насчет списка звонков Ринальди с домашнего и мобильного телефонов?

– Это проще.

– Вы подпишете мое требование предоставить нам список его звонков?

– Хорошо, – поморщился Нойс. – Раз тебе что-то подсказывает интуиция, надо к ней прислушаться. Но тут есть еще одна вещь. Дело в том, что сейчас у корпорации «Стрэттон» в городе много врагов.

– Ну и что?

– Может показаться, что мы преследуем «Стрэттон» из чувства неприязни. Потакаем общественному мнению или вообще действуем по чьему-то заказу. Поэтому я хочу, чтобы все происходило строго в рамках закона и абсолютно беспристрастно. Во всех отношениях!

4

Дом Кэсси Стадлер стоял на 16-й Западной улице в районе Стипльтон. Его называли Стипльтон, «район шпилей», из-за множества церквей, которыми он раньше мог похвастаться. Ник хорошо знал этот район. Он сам вырос здесь в небольшом домике с неухоженной лужайкой, обнесенной забором из сетки. Когда Ник был маленьким, в Стипльтоне в основном жили рабочие со «Стрэттона». В отличие от семьи Коноверов, большинство из них были по происхождению поляками-католиками. Они зашивали свои сбережения в перины.

Проезжая по улицам Стипльтона, Ник почувствовал странную ностальгию. Знакомый бассейн, знакомый боулинг, знакомые запахи и звуки. Старые дома с железными крышами, старые магазины с допотопными вывесками. Даже стоящие рядом с ними автомобили были настоящими американскими – большими и старыми. Остальные районы Фенвика давно уже приобрели гораздо более современный облик: вегетарианские кафе, французские рестораны, торговые галереи, дорогие европейские автомобили. Эти районы зачастую выглядели смешно и нелепо, как маленькая девочка, нацепившая мамины туфли на высоком каблуке и вымазавшая себе рот губной помадой.

Остановив машину перед домом Кэсси Стадлер, Ник услышал, как по чьему-то радиоприемнику исполняют одну из любимых песен Лауры, которая даже разучивала ее на фортепиано, довольно фальшиво подпевая себе высоким голосом… При звуках этой песни у Ника защемило в груди. Он поднял в автомобиле все стекла, заткнул уши обеими руками и долго сидел без движения, глядя перед собой в пустоту.

Потом Ник вышел из машины и позвонил в звонок. Раздался мелодичный перезвон, напомнивший церковные колокола. Затем дверь дома отворилась, и из темноты прихожей на дневной свет появилась маленькая женская фигурка.

«Что я делаю? – думал Ник. – Я сошел с ума! Это же дочь человека, которого я убил!»

«Каждого из нас кто-то любит!» – опять вспомнил он.

– Мистер Коновер? – На Кэсси Стадлер были черная футболка и потертые джинсы. Девушка была еще стройнее, чем показалась Нику на похоронах. Выражение лица у нее было неприветливое. Взгляд – настороженный.

– Я на секунду. Можно войти?

– Зачем вы приехали? – У Кэсси были красные распухшие глаза, под ними притаились глубокие тени.

– У меня кое-что для вас есть.

– Заходите! – немного поколебавшись, пожала плечами девушка. Тон ее по-прежнему был ледяным, но она пропустила Ника в дверь.

Ник оказался в маленькой, темной, пропахшей плесенью прихожей. Небольшой столик был завален письмами и газетами. На стене, в большой золоченой раме, красовался безвкусный морской пейзаж. Скорее всего, это была репродукция. В углу, рядом с лампой, прикрытой матерчатым абажуром с бахромой, стояла ваза с засушенными цветами. На другой стене висела в строгой черной раме вышивка: на фоне домика, производившего гораздо более веселое впечатление, чем тот, в котором оказался Ник, красовалась надпись из цветных ниток: «Я живу у дороги. Заходи, путник, и будь как дома». Везде лежал толстый слой пыли. Казалось, здесь десятилетиями никто не убирался и ни к чему не притрагивался. Сквозь приоткрытую дверь Ник увидел часть маленькой кухни с пузатым белым холодильником.

– Итак, что вам нужно? – проговорила Кэсси, подойдя к тусклой лампе в углу.

Достав конверт с чеком из кармана пиджака, Ник протянул его девушке. Взяв его в руки, Кэсси уставилась на него с таким видом, словно никогда раньше не видала конвертов. Потом она достала из конверта чек. Прочитав значившуюся на нем сумму, Кэсси, напротив, не выразила ни малейшего удивления и не проявила никаких эмоций.

– Я не понимаю, – пробормотала она.

– Это самое меньшее из того, что мы можем для вас сделать, – сказал Ник.

– Что это за деньги?

– Выходное пособие, которое причиталось вашему отцу.

– Он же уволился по собственному желанию, – сказала начавшая что-то понимать Кэсси.

– Он погорячился.

Кэсси усмехнулась, обнажив ослепительно белые зубки. В другой ситуации они показались бы Нику очень красивыми, но сейчас он лишь вздрогнул.

– Очень забавно, – проговорила Кэсси мелодичным низким голосом. Даже когда девушка не улыбалась, уголки ее рта были чуть-чуть вздернуты кверху, и казалось, что на ее губах постоянно играет лукавая усмешка.